Page 1 of 5 12345 LastLast
Results 1 to 10 of 49

Thread: Ереван: мифология современного города

  1. #1
    Он самый Artak's Avatar
    Join Date
    Sep 2008
    Location
    Ереван-Торонто
    Posts
    1,378

    Book Ереван: мифология современного города

    Помню когда-то размещал этот интереснейший материал на ереван.ру, но тогда авторы попросили убрать, т.к. это был еще черновой вариант. Потом как-то забылось это. И зря. Вчера вспомнил и нашел уже окончательную версию. Буду публиковать в это теме, которую закрываю для обсуждений. Обсудить книгу можно в этой теме.

    Архивные фотографии старого Еревана можно посмотреть в этом альбоме.

    Армения: образы политической мифологии.
    Опыт культурного перевода.
    Светлана Лурье, Армен Давтян


    [spoiler="Содержание"]

    • Предисловие
    • Ереван: мифология современного города

    Светлана Лурье. Феномен Еревана
    • Предыстория.
    • Светлана Лурье. Ереван: воплощение героического мифа
    • Живущие в чужих империях...
    • Миф о Ереване
    • Воплощение мифа
    • История.
    • Армен Давтян. Праздник формирования культуры
    • Первые стройки
    • Врезка: Фон проекта Таманяна
    • «Майлы» и «Таги»
    • «Ахпары»
    • «Откуда ты?»
    • Врезка: Чей ты?
    • Первая улица нового Еревана
    • Рождение «старинных армянских традиций»
    • Армянские традиции: другой слой
    • Что такое «шрджапат»
    • Две роли ереванца
    • Врезка: Занятия ереванского двора
    • Книги, сцена, музыка
    • Первая «экскурсионная программа»
    • Врезка: Где у нас столица юмора?
    • Все — по одному экземпляру
    • Ереванское детство
    • Образ женщины 60-х
    • Образ мужчины 60-х
    • Врезка: Звания, имена и интонации
    • Стежки на канве характера: 60-е
    • Маленькая Европа
    • Промышленность и наука 60-х
    • Последний караван. «Наши земли». «Биди ерданк»
    • Город и Памятник
    • 2750
    • Домá в судьбе Еревана
    • Врезка: Легенда о Рабизе
    • Итоги 60-х
    • Земляческие роли в Ереване. Тбилиси и Баку
    • Обстановка начала 70-х
    • «Рабиз» и упадок
    • Коммунизм и свободомыслие
    • Что нам надо от власти?
    • Армянские «начальники»
    • Город «инаковидящих»
    • Врезка: Шарм телевидения
    • Миллион разных ереванцев
    • Врезка: Мода 70-х
    • «Добрый день, Мастер!»
    • Ереванец умеющий
    • Столица «гитаванов»
    • Соседи с киноэкрана
    • Механика благолепного «сюра»
    • Друзья Еревана
    • Стройки, долгострои, радости и беды
    • Две интеллигенции
    • Выбор Москвы и выбор Еревана

    День сегодняшний.Светлана Лурье. Юные жители города-мифа
    • Светлана Лурье. «Россия, я верю в твою силу...»
    • (Образ России и русских в современном массовом армянском сознании)
    • Как изучать межкультурные отношения?
    • «Мы будем тебя кормить» (Антропология small story )
    • Коротко о методологии
    • Я и объект моего исследования
    • Немного теории
    • Традиционный образ русских в сознании армян
    • Русские по Абовяну
    • Армяно-русские отношения в ретроспективе
    • XIX век
    • ХХ век
    • Русские в сознании западных армян
    • Русские в сознании армян в советские годы и образ армян в сознании самих армян в годы, предшествующие перестройке
    • Карабахский конфликт: с кем он был?
    • Как начинался Карабахский конфликт?
    • «Сумгаит и вокруг него»
    • Карабахский конфликт как психологический конфликт с русскими
    • «Идеальный русский из Звартноца»
    • Срыв
    • «Русские — это белые турки»
    • Впереди — гражданская...
    • Исчезнувший митинг
    • Мой прогноз
    • Футбольный матч в Карабахе
    • Легенда о Нахичевани.
    • «Фидаи, джан фидаи»
    • «А у нас нет обычая убивать русских»
    • Референдум
    • Весна 1992
    • Ностальгия
    • Песни ереванских кофеин и ереванских маршруток
    • Что пишут о России армянские газеты?
    • «Сейчас самое время отправлять в Минск правительственную делегацию»
    • «Моей Родине, моей Армении нужна сильная единая Россия»
    • «Выстраданный и проверенный веками опыт дружбы с Россией...» Слова как будто из прошлого
    • «Русофобия, даже на уровне языка, никогда всерьез не может быть понята и принята в Армении»
    • «То было наша война...»
    • «Любое (даже очень положительное) явление имеет и отрицательную сторону»
    • «За что мы не любим Америку?»
    • «Не дом, а проходной двор, в котором жить будет невыносимо»
    • Разрыв или воссоединение?
    • Ереван и Степанакерт
    • «И не принять поражения...»

    Светлана Лурье. Армянская политическая мифология и ее влияние на формирование внешней политики Армении и Нагорного Карабаха.
    • Субъект армянской политической мифологии.
    • Условия формирования геополитических представлений ереванцев.
    • Основные проблемы ереванской геополитики.
    • Восприятие армянами поля политического действия.
    • Зарисовки с натуры.
    • Мир как арена политического соперничества.
    • Территории как игровые фигуры.
    • Субъект геополитики формирует структуру территории.
    • Ощущение себя в качестве функциональной территории.
    • Страна Х вне геополитического поля.
    • Страна Х внутри геополитического поля.
    • Народ на геополитическом пространстве.
    • Политология внутри геополитического катаклизма.
    • Парадигма образа себя в политической мифологии армян
    • Роль и миссия.
    • Восприятие пространства внешнеполитическим субъектом.
    • Образ врага в армянской политической мифологии.
    • Армяне и турки.
    • Обиды.
    • Армяне и державы.
    • Державы как «технологическая» сила.
    • Парадигма способа действия в политической мифологии армян
    • Логика переносного смысла.
    • «Межличностное» взаимодействие
    • Парадигма «условие деятельности» в политической мифологии армян.
    • Союзничество как условие деятельности.
    • Характер союзнических отношений.
    • «Образ покровителя» в армянской политической мифологии.
    • Характерные черты «образа покровителя» в картине мира армян.
    • Армяне и Россия.
    • Наполнение поля геополитического взаимодействия смыслом.
    [/spoiler]
    - В этом гостиница Я директор!

  2. #2
    Он самый Artak's Avatar
    Join Date
    Sep 2008
    Location
    Ереван-Торонто
    Posts
    1,378

    Default Предисловие

    Предисловие


    Об истории Армении написано много книг. И ассоциируется она с древностью, глубокими корнями. Но эта история продолжается и сегодня, причем весьма бурно. И, может быть, последние десятилетия являются одними из наиболее ярких и наиболее радостных во всей армянской истории. В ней открыта новая страница – возникло то, что сегодня уже можно назвать особой Ереванской цивилизацией армян. Она не имеет аналогов в истории и удивительно своеобычна и неповторима. Если мы хотим увидеть, как сегодня складывается культура, возникает новый исторический слой – стоит посмотреть на современный Ереван. Задача нашей книги – прежде всего, зафиксировать исторический факт, потому что до сих пор никому не приходило в голову сказать: он есть! В древней армянской истории было несколько столиц – с тех пор прошли столетия, но такой — не было никогда. Этот город возник внезапно, стихийно, как бы вдруг – и принес с собой новую традицию, абсолютно новый, свежий взгляд на мир. Это новая эпоха армянской истории.

    Ереванская цивилизация возникла на пепелище. В ее основании — геноцид армян. Она возникла как воплощение страстного желания жить. Она вобрала в себя все стремление людей к свету, радости, свободе. Это была их победа над смертью. Это было чистое творчество сотен тысяч людей, создававших много-много большее, чем у них хотели отнять.
    Нашим русским современникам, привыкшим к Еревану последних советских лет, казалось, что такой Ереван существовал всегда. Да что там, многим современным ереванцам кажется то же самое. Трудно свыкнуться с мыслью, что все произошло как взрыв, почти молниеносно, и тут же приняло такой вид, будто за этой цивилизацией стоят века спокойного, беспечного процветания. Большинство армян еще не успело осознать, что произошло.
    Мы хотим, чтобы Ереван осознал себя. Понял, что он такое есть.

    За трудные послесоветские годы с их нищетой, холодом, отсутствием света, войной, бесконечными проблемами Ереван, казалось, потерял свой голос, замкнулся в себе и начал забывать себя. Мы хотим напомнить ему самого себя...
    Его эпоха только начинается.

    Наша тема – это история целого огромного города на протяжении нескольких десятилетий, причем история не формальная, зафиксированная в справочниках и монографиях, а история складывания уникальной неповторимой социальной среды. Следовательно, это огромное множество исторических событий, перепроверить которые весьма трудно. Но наша цель – это не изложение сухих исторически фактов, а воссоздание той мифологии, которая окружала формирование Еревана и заменяла пустующее место идеологии создания Еревана как центра собирания армян, разбросанных по белому свету.
    Поэтому мы не претендуем на то, что в нашем повествовании нет мелких исторических ошибок – они наверняка есть. Мы претендуем на то, что излагаем историю формирования Еревана, как она сохранилась (пока еще, ибо события последних лет грозят захлестнуть старых воспоминания) в памяти не специалистов-историков, а рядовых ереванцев.
    Если хотите, это миф о Ереване, но этот миф представляет собой нечто большее, чем те образы, которые запечатлелись в сознании авторов работы: по молодости своей они и не были свидетелями всех событий, о которых здесь рассказывается.
    Это миф, который остался в памяти ереванцев в целом, действующая легенда города.

    Ереван — город, привыкший к тому, что соотечественники за пределами Армении редко говорят о нем. Пишут ли армяне об истории или о культуре, о знаменитых армянах или о геноциде армян, столица Армении порой не упоминается даже вскользь… Можно посетовать на недавние печальные времена, вновь раскидавшие армян по всему свету, да только, как ни странно, не сейчас это началось: даже в 70-х, в пору расцвета прекрасного города, за рубежом его жизнь глухо замалчивали. Не говорили о нем и армяне, проживавшие внутри СССР, но вне Армении. Да и сам Ереван 60-80-ых не преуспел в осмыслении себя как явления: ереванцы пели прекрасные песни о родном городе, но почти не писали о нем книг, мало снимали фильмов…
    Когда мы читаем то или иное изложение истории Армении, и из раза в раз видим, как рассказ заканчивается или геноцидом армян, или 1920-м годом, когда за бортом остаются прекрасные годы расцвета нации. Мы видели новую историю, прекрасную историю, и должны рассказать о ней!

    Мы позволяем себе в этой книге определенную интерпретацию событий, но она тоже имеет свою подоплеку – это интерпретация, которую склонны давать большинство рефлектирующих ереванцев. Однако определенную долю субъективности мы должны признать.

    В этой книге собрано три серии очерков. Первая серия объединена темой истории и мифологии Еревана. Вторая — раскрывает образ событий последних лет в сознании ереванцев. Образ мира, образ соседей Армении, но прежде всего — образ России.
    Наконец, третья серия очерков — о роли мифологических образов в геополитических проблемах современной Армении.
    Разные темы предопределили разный стиль и язык этих очерков. Но, надеемся, читатель найдет интересное для себя.
    История формирования Еревана сопровождается этнологическими комментариями. Они показались нам необходимыми, поскольку наши очерки представляют не только культурный, но и научный интерес. Мы фиксировали процесс становления традиции, что является большой редкостью для этнологии.

    Давайте на минуту встанем над временем. Мы достаточно много общаемся сегодня с далекими прежде от нас народами, становясь так или иначе живыми участниками взаимодействия культур. В этом взаимодействии есть одна надежда: иметь достаточно мудрости, чтобы не поставить себя не ниже и не выше других. Чтобы, сохраняя своеобразие своей культуры, дарить ее друзьям.
    Просто — дружить, то есть — иметь свое достоинство. Примерно так понимали это в Ереване. Об этом мы и попытаемся рассказать.
    - В этом гостиница Я директор!

  3. #3
    Он самый Artak's Avatar
    Join Date
    Sep 2008
    Location
    Ереван-Торонто
    Posts
    1,378

    Default Re: Ереван: мифология современного города

    Ереван: мифология современного города

    Светлана Лурье
    Феномен Еревана


    Феномен Еревана начинается уже с того, что своеобразное существование этого города не привлекало до сих пор внимания ни с чьей стороны. Впрочем, это и неудивительно. Уникальность Еревана вряд ли может быть передана с помощью стандартных показателей, которыми пользуются специалисты по урбанистике, устанавливая типологическое сходство и различие разных городов.

    Один из крупных промышленных центров, выросших в последние десятилетия, одна из столиц бывшего Союза... Разве что бросается в глаза моноэтничность миллионного города, моноэтничность разбивающая все построения социологов, безусловно связывающих урбанизацию и полиэтничность крупных городов как ее обязательное сопровождение. Но чем дальше развивался, расширял свои границы Ереван, тем однородней оказывалась его среда. В этом городе живут почти одни только армяне.

    Армяне Еревана кажутся потомственными горожанами, народом урбанистским, давно привыкшим к городской цивилизации. А Ереван кажется городом очень цельным, органичным, со своим стилем отношений, своей очень плотной средой, традиционной и консервативной. Это как бы старый город, в котором еще не разрушены традиции: словно бы в других городах процесс распада традиционных отношений шел быстрее а в Ереване медленно,но скоро очередь дойдет и до него.

    Но нет. Ереван - город совсем новый, совсем молодой, несмотря на головокружительный возраст Еревана истории, Еревана легенды. Тому Еревану, который мы знаем, всего лет тридцать. Последние столетия на его месте был типичный провинциальный восточный город - административный центр сначала Эриванского ханства, управляемого персами, затем Эриванской губернии, подчиненной русской администрации. "Ереван был отсталым, обыкновенным азиатским городом с узкими улицами, по сторонам стояли построенные из кирпича и мелких круглых камней, зачастую глинобитные дома. <...> Город раскинулся на огромной территории, но был малолюдным" [1, с. 123]. Даже к началу XX века население города так и не достигло 30 тысяч человек.

    Такова исходная точка.

    Нынешний Ереван не имел аналогов в истории армян. В разные века существовало несколько великих армянских городов, таких как Двин, Ани, Карс... Но они функционально были совсем иными. Они были столицами земель, порой довольно обширных. Были их украшением, их славой, их гордостью. Но они были именно центрами земель, населенных армянами, а вовсе не главным средоточием жизни армян. Никакие центростремительные силы не собирали в них армян всего мира. Потом армяне потеряли свои земли, и те, кто остался жить в городах - жили в чужих городах, в чужих столицах, во многих столицах мира. Демонстрируя свою феноменальную живучесть, почти не смешиваясь с местным населением, они вполне органично вписывались в жизнь чужого города, осваивались там, приспосабливая, если была возможность, чужой город к себе. Они привыкли к чужим столицам, давно уже не имея своей. "Признанными ведущими центрами армянских творческих сил являлись Константинополь и Тифлис, где был сосредоточен армянский торгово-промышленный капитал. Здесь же находилась большая часть интеллегенции... Выделялась армянская колония Калькутты... Крупным центром западных армян являлась Смирна (Измир). Таким центром для кавказких армян становится с конца XIX века - Баку" [2, с. 11]. Крупные армянские колонии находились в Москве, Астрахани, Петербурге, Крыму, Париже, Женеве, Вене, Каире...

    В эпоху бурного развития промышленности армяне, которые по всему миру были известны как ловкие и талантливые дельцы, свои деньги тоже вкладывали в чужие столицы, в чужие города; в Российской империи это были: Баку, Тифлис (где армянский капитал был преобладающим), в Санкт-Петербург, Москву и города Средней Азии... Города Восточной Армении практически не получали ничего. "Армянские промышленники Закавказья и Москвы при посредничестве армянских купцов-оптовиков поставляли в Среднюю Азию ткани, нефтяные продукты, сахар, галантерею, посуду и другие предметы широкого потребления. <...> В Закавказье купцы почти ничего не ввозили. <...> В 1903 году в Закаспийской области было 14 хлопкоочистительных заводов, из которых 6 принадлежали армянам" [4, с. 7]. Армяне, по большой части выходцы из Карабаха и Зангезура, строят в Средней Азии промышленные объекты, мосты, железнодорожные депо и т. п. Деньги же в развитие Эривани вкладывали русские или вообще кто угодно - фирма "Морозов и Ко", Товарищество ярославских мануфактур, Алексеев из Москвы, Позднянский из Лодзи [3, с. 47], - но только очень редко сами армяне.

    И крестьяне, обеднев, нуждаясь в новых источниках дохода, шли в Тифлис и особенно в Баку. Там крестьяне "находят себе работу в нефтяной промышленности, составляют артели каменотесов, плотников, столяров" [5, с. 36]. И Баку со временем начинает принимать черты почти армянского города.

    Даже бурный процесс национального возрождения, начавшийся у армян со второй половины ХIХ века, как-то почти не связывается с территорией Восточной Армении, по крайней мере, не приводит к сколько-нибудь заметной репатриации. Одним из центров национального возрождения армян оказывается Тифлис. Если в середине века большинство проживающих в Тифлисе армян не говорили на своем родном языке, то к концу века они все почти без исключения стали говорить по-армянски, читать армянские газеты, следить за политикой. Здесь открывались армянские учебные заведения, создавались национальные клубы, издавались армянские газеты [6, с. 165 - 166].

    А Эривань, а Александрополь, а Горис, а Нор-Баязет, а Шуши?

    Восточная Армения оставалась слаборазвитой в промышленном отношении, аграрной. Самый крупный армянский город Шуши, "прекрасный, благоустроенный город, населенный главным образом богатыми армянами", был городом "для отдыха и развлечений" [5, с. 27]. Энергичные промышленники и коммерсанты даже и не позаботились о прокладке сюда железной дороги. Шуши, эта древняя столица Арцаха (Нагорного Карабаха), пустела. Зато почти все армяне Закаспийской области и Туркестана, не говоря уже о Баку, - выходцы из Нагорного Карабаха.

    Ереван как огромный миллионный город начал формироваться уже на наших глазах... Основной прирост его населения приходится на 50-70-е годы. Это годы, когда столь же быстро растут и другие города СССР, вбирая в себя бывших крестьян, жителей малых городов, самых разнообразных мигрантов. Это время как бы великого переселения народов, великого смешения народов, создания огромных интернациональных центров по всей территории страны...

    В Ереван тоже едут со всего Союза, но едут армяне, почти только армяне. Часть населения Еревана - выходцы из армянской деревни, другая (большая по численности) - мигранты из крупных городов и столиц других союзных республик, прежде всего Грузии и Азербайджана. Кроме того тысячи армян из зарубежных стран. Столь разные потоки: крестьяне из глухих горных селений, тифлисцы, парижане. Плюс "старые ереванцы". На наших глазах спонтанно создается нечто совершенно новое, беспрецедентное - громадный национальный центр, незапланированного и практически нерегулируемого собирания этноса в общность органичную и естественную. Если принять во внимание крошечные размеры территории современной Армении, практически вырос национальный город-государство.

    А если так, то неизбежно встают вопросы: почему армяне всего мира ехали в Ереван? Почему в него ехали только армяне? Что представляет собой Ереван как психологическая общность?
    - В этом гостиница Я директор!

  4. #4
    Он самый Artak's Avatar
    Join Date
    Sep 2008
    Location
    Ереван-Торонто
    Posts
    1,378

    Default Предыстория

    Предыстория

    Светлана Лурье. Ереван: воплощение героического мифа


    Живущие в чужих империях...

    А был ли армянам до поры до времени вообще нужен собственный национальный центр? Кажется, ничто в их поведении на это не указывало.

    Что касается тенденции расселения армян в ХVIII-ХIХ веках, то она была скорее центробежная, чем центростремительная. Армяне селились там, где слабее религиозный и национальный гнет (этим была обусловлена постоянная миграция из турецкой Aрмении в русскую), и там, где имели большие возможности для приложения своей энергии.

    Армяне относительно легко смирялись со своим положением народа, живущего в чужих империях. Более того, они активно участвовали в государственной жизни тех империй, в которых жили, добивались высших государственных должностей, как, скажем, Лорис-Меликов (министр внутренних дел) в России. Свою фактическую независимость они отстаивали экономическими средствами как народ, обладающий явными способностями к предпринимательской деятельности, и мирно уживались со своими соседями. Даже в Османской империи до поры до времени армяне имели репутацию спокойного, лояльного народа, не высказывающего, в отличие от греков и славян, особых сепаратистских требований. Так было до тех пор, пока в силу политических и экономических причин они не стали подвергаться особым притеснениям и гонениям, как, начиная со второй половины XIX века в Oсманской империи или в начале XX века в Российской империи (период насильственной русификации во время управления Кавказом князя Голицина).

    Армяне, которые в свое время не просто добровольно вошли в состав Российской империи, но и активно добивались этого в течение более чем 150 лет, а затем с оружием в руках помогали России овладеть Закавказьем, очень охотно шли на русскую государственную службу. Они составляли "главную часть служащих на Кавказе чиновников, начальников железнодорожных станций, конторщиков, писцов, вообще мелких интеллигентов; к ним принадлежат значительное число кавказских адвокатов и докторов. Армяне находятся в кавказской администрации и войсках и имеют большое влияние на дела. Иногда они появляются в должностях губернаторов, управляющих государственным имуществом. Офицеры, полковники и генералы из армян не редкость. Они участвовали во всех русских войнах на Кавказе и отличались храбростью" [8, с. 7]. Впрочем, и в Османской империи, как только христианам было разрешено становиться государственными чиновниками, армяне пользовались этой возможностью.

    К крушению надежд на автономию в составе Российской империи, к проектам которой при российском дворе одно время проявляли благосклонность, они отнеслись почти абсолютно равнодушно и с легкостью (в отличие от грузин) приняли сложившееся положение.
    Они весьма легко сносили социальную несправедливость, но чего они действительно не переносили, это когда их притесняли как армян. В любых условиях, в любых империях они ухитрялись сохранить полную культурную автономию.

    Под этой луной куда бы не пошел ты,
    Даже если мать свою позабудешь,
    Свой родной язык не забывай!


    писала уже в наши дни поэтесса Сильва Капутикян.

    У армян почти полностью отсутствовала всякая социальная иерархия. Не существовало дворянства, за исключением областей Карабаха и Лори. "Торговая буржуазия имела очень малое отношение к крестьянской массе, связанной с помещиками, владеющими землей. В армянских областях (за исключением некоторых районов) земля, населенная и обрабатываемая армянами, принадлежала тюркским помещикам." [9, с. 40].

    Главной силой, объединяющей всех армян, была церковь, которая пользовалась некоторой политической самостоятельностью. В литературе мы встречаем даже мнение, что вся политическая жизнь армян "получает общее руководство со стороны армянской теократии" [10, с. 8]. Церковь составляла одну из важнейших основ самоиденификации армян. На протяжении долгих столетий она сохраняла свою полную обособленность от других восточно-христианских церквей и в значительной мере препятствовала и культурному взаимодействию армян с соседними народами, и ассимиляции. Возможно, эта церковная самоизоляция и привела к тому, что в те времена, когда для других народов этническая самоидентификация была мало значимой по сравнению с культурной, государственной, религиозной, армяне выделяли себя именно как народ. Религиозная самоидентификация совпала в данном случае с этнической и обусловила ее. Постоянное и очень отчетливое противопоставление армяне - не армяне стало фактом их обыденной жизни.

    Культурную автономию (и самоизоляцию) армян, может быть, ничто так не обнаруживает, как постоянные и почти навязчивые мечтания их о былом и утерянном рае. Стихотворение "Крунк" ("Журавль") Наапета Кучака, поэта, жившего в ХVI веке, по сей день часто исполняется в качестве популярной народной песни:

    Праздников мне нет, будни день за днем,
    Вертелом пронзен, я сожжен огнем.
    Но не пламень жжет, память о былом.

    "Память о былом" - одна из важнейших составляющих сознания армян. Память о прошлом величии, о древней армянской государственности, о золотом веке армян имела явно эсхатологическую, почти религиозную окраску. Идеи, связанные с этой мечтой не включали в себя установку на осуществление их "здесь" и "теперь", а только надежду на "когда-нибудь".

    В относящемся к XI веку сказании "О добрых временах" говорится об идеальном армянском государстве: "Не станет в стране несчастий, /Не будет горя и врагов, /Воров и разбойников,/ Придет любовь и веселье, /Радость и ликование, /Ложь исчезнет, /И умножится правда, / И вся страна наполнится добротой. /Где ад кромешный? Он сгинул. /Где враги? Разгромлены. /Где поработители? Изгнаны. /Они уничтожены, их нигде нет. /И никто в мире не вспоминает о них. /И тогда соберется в свою страну / Рассеяный по всему свету армянский народ, /и армяне придут отовсюду, /Куда они были изгнаны / нечестивыми, погаными ордами мучителей" (Цит. по: [11, с. 54 - 55]).
    Тем более очевидно, что говорится в этих стихах о земном рае, что они по форме копируют новозаветный текст о рае небесном. Об этом же "Элегия" Нерсеса Шнорали (ХII век): "Сыны мои ушедшие, / Что теперь находятся вдали от меня, /Вернутся в колесницах,/ Запряженных конями, /Вернутся те, которые были рассеяны/ По всему свету" (Цит. по: [11, с. 55]). Это пока только мечта о каком-то неясном будущем. Превратиться в руководство к действию ей предстояло только в ХХ веке.

    Итак, к политической автономии армяне проявляли почти полное равнодушие зато независимость культурная была для них делом почти священным.

    Во время массовой резни армян в Османской империи им обычно предлагался выход: принять ислам. Тех, кто отрекался от христианства, "погромщики не убивали, хотя все же грабили их имущество" [12, с. 27]. Но этот выход использовали лишь немногие. Турецкие армяне проявили "столько нравственной выдержки, столько взаимной любви и твердости в вере, которые сделали бы честь любому европейскому народу" [13, с. 11].
    Не менее ожесточенным было и сопротивление армян попытке их насильственной русификации, предпринятой кавказской администрацией в самом начале ХХ века, и которая выразилась, в качестве первоочередных мер, в конфискации имущества армянских церквей и закрытии армянских школ. Ответ армян напоминал политику "гражданского неповиновения".

    "Отобранное церковное имущество, разумеется, кроме наличных денег, превратилось немедленно в мертвый капитал. Если это был дом, его не нанимали, если это были земли - их не арендовали. Армян, пытающихся воспользоваться тем или другим предостерегали, и это действовало. Духовенство с католикосом во главе отказывалось получать проценты с управляемых сумм, предпочитало голодать и жить на крохи, собираемые в его пользу прихожанами, чем прикоснуться к деньгам, предлагаемым русскими чиновниками. Этого мало. Бойкотировали правительственные учреждения. Сельские и уездные суды перестали функционировать в тех местах, где жили армяне. Общество пользовалось своими судами, организованными комитетом Дашнакцутюн. В короткое время эти общественные суды приобрели такой авторитет, что к ним стали обращаться также и мусульмане, живущие по соседству" [14, с. 29 - 30].

    Другим предметом бойкота сделались русские школы. Армяне не посылали в них своих детей. А взамен закрытых правительственных армянских школ устраивались "новые, о существовании которых начальство ничего не знало. Программа преподавания была ярко национальная. Школ было много - в одной только Карской области их насчитывалось около шестидесяти" [14, с. 31].

    Разумеется, Российское правительство расценило подобные действия как попытку сепаратизма, которая подлежала суровой каре. Действительно, был назначен грандиозный процесс, который должен был дать урок всем прочим народам империи. Но закончился он ничем. Сепаратизма обнаружено не было. Как докладывал тогдашний наместник Кавказа граф И. И. Ворнцов-Дашков, "вякая попытка обвинить в сепаратизме армянскую народность разбивается о реальные факты, доказывающие, наоборот, преданность армян России. Поэтому намеченный в недостаточно осведомленном Санкт-Петербурге, вопреки моим представлениям, грандиозный процесс партии Дашнакцутюн, долженствовавший доказать революционность целого народа, и начатый эффектным, одновременным на всем Кавказе, без осведомления меня, арестом почти тысячи армян, с видными капиталистами и общественными деятелями во главе, окончился пуфом - в виде приговора группы около 30 армян к разным срокам наказания" [15, с. 7].

    Как только прекратилось активное наступление на культурную автономию армян, так исчезло и все противостояние. Армяне вновь стали очень лояльными гражданами империи. По свидетельству того же Воронцова-Дашкова "вспышка националистического движения среди русских армян, сопровождавшаяся террористическими актами против представителей властей, была вызвана отобранием у армянской церкви ее имуществ в казенное заведование, но это движение сразу упало и, можно сказать, бесповоротно, как только Вашему Величеству благоугодно было проявить Монаршее милосердие возвращением церкви ее имущества" [15, с. 7].

    Что в этом акте "гражданского неповиновения" было действительно потрясающим, так это та скорость, с которой армяне смогли организоваться, а затем быстрота распадения структур, созданных в критический момент, коль скоро они сослужили уже свою службу. Армянский публицист А. Дживелегов писал: "Чтобы понять, каким образом мирный народ так быстро сорганизовался, надо иметь в виду деятельность армянского комитета Дрошакистов [Дашнакцутюн. - С. Л.]" [14, с. 35]. Однако деятельность дашнакцаканов в Закавказье началась уже после того, как российская администрация приступила к закрытию школ и отбиранию церковного имущества, и была реакцией на эти меры. "В 1903 году Дашнакцутюн былa вынужденa переключить своe внимание с Турции на Россию", - пишет историк партии Дашнакцутюн [16, с. 17]. Ячейки дашнакцаканов как грибы после дождя выросли в каждом армянском селе. Армянские капиталисты жертвовали партии огромные суммы. В городах армянские рабочие дружно покинули ряды социал-демократии и "теперь уже ушли почти все в члены комитета дрошакистов" [14, с. 15]. "Вряд ли был армянин, не считавший себя членом Дашнакцутюн" [17, с. 32]. С окончанием же кавказских событий 1903-1907 годов, с назначением нового наместника Кавказа, поведшего политику, лояльную к армянам, Дашнакцутюн резко потеряла свою популярность и превратилась во вполне рядовую партию с программой, близкой к социал-демократической.

    Особо подозрительные личности из числа администрации и публицистов потом долго еще искали следы тайного армянского заговора - абсолютно напрасно. Народ жил своей мирной жизнью, растил хлеб и виноград, пас овец, ткал ковры, занимался коммерцией, служил в государственных учреждениях, в большинстве своем терпеть не мог политики, а минувшие годы, казалось, забыл как страшный сон. Это было проявление действия психологических защитных механизмов традиционного сознания армян, способности к мгновенной самоорганизации системы в ответ на давление извне. Мы не случайно сейчас так подробно остановились на одном из эпизодов, далеко не самом значительном, в истории армян. Когда мы коснемся непосредственно темы формирования Еревана, мы встретим там тот же механизм самоорганизации.

    Что касается требования армянской государственности, то оно как требование политическое в тот момент еще не стояло. В Турции армяне требовали определенной автономии армянских вилайетов и назначения в них губернаторов-христиан, в России - определенной автономии всего Закавказья, пестрого в этническом отношении, при общей его зависимости от Российской империи [18]. Идея независимости Армении периодически появлялась в речах деятелей армянских политических партий, но вовсе еще не была популярной в народе. И проникла она в сознание народа скорее не как политическая, а как культурная идея, источником ее была не столько политическая борьба за самоопределение, сколько культурно-просветительская работа. Скажем, как только в турецкой Армении появилась возможность для распространения образования, множество молодых людей всецело отдали свои силы именно преподаванию в национальных школах.

    Более того, когда в результате русской революции Закавказье оказалось де-факто отделенным от России, Армения вовсе не торопилась объявлять свою самостоятельность, ее представители вошли в Закавказский сейм, и когда он распался, Армения последней приняла декларацию о независимости после того, как это сделали Грузия и Азербайджан. Собственно говоря, Армении больше ничего и не оставалось делать.
    - В этом гостиница Я директор!

  5. #5
    Он самый Artak's Avatar
    Join Date
    Sep 2008
    Location
    Ереван-Торонто
    Posts
    1,378

    Default Миф о Ереване

    Миф о Ереване



    В конце ХIХ - начале ХХ веков в истории армянского народа происходит ряд глобальных событий: во-первых, начиная с девяностых годов в армянской среде (в том числе и прежде всего - в крестьянской) действует ряд политических партий, имеющих национальную программу, и появляется движение федаи (гайдуков); во-вторых, с конца ХIХ века следует ряд беспрецедентных армянских погромов, которые завершаются в 1915 году почти тотальным истреблением западных армян; в-третьих, появляется надежда на объединение Восточной и Западной Армении под более мягким русским протекторатом, - возможно, даже при определенной степени автономии. Русская армия, в рядах которой сражается 7 армянских полков, захватывает восточные вилайеты Турции.

    Затем события следуют с головокружительной быстротой: революция в России - отход русской армии из Закавказья - созыв Закавказского сейма - его распад - нежданно-негаданно свалившаяся на голову независимость - провозглашение Армянской республики - боевые действия между республиками Закавказья - Севрский мирный договор, по которому граница Армении, уже независимой Армении, очерчивается так, что действительность, кажется, начинает превосходить самые смелые мечты армян,- надежда на помощь держав - разочарование в ней - война с Турцией - оккупация Турцией не только Западной, но и части Восточной Армении - отказ Лиги Наций в помощи Армении - унизительный Александропольский мир - нападение Красной Армии - передача дашнакцаканами власти большевикам - провозглашение Советской власти - договор между Россией и Турцией, предполагающей признание суверенитета последней над рядом районов, входивших до этого в Российскую империю и населенных армянами - Лозанская мирная конференция, где мировое сообщество признает законность Российско-Турецкого договора и где словосочетание "армянский вопрос" уже ни разу не произносится... И все.

    Следующие семьдесят лет армянская история, кажется, стоит на месте, вроде бы больше уже не происходит ничего... А между тем именно в эти годы и возникает Ереван... И возникает как бы сам собой.

    Когда-то в двадцатые годы архитектор Александр Таманян нарисовал план города, а дальше как будто бы все пошло само по себе... Сами собой съезжались в Ереван армяне и отстаивали свою моноэтническую целостность, сами собой создавались традиции, система отношений, среда - очень плотная среда Еревана.

    Казалось, Ереван должен был стать одним из прочих десятков городов-химер, порожденных советской гигантоманией. А вместо этого он оказался точкой собирания армян, разбросанных по всему миру. И произошло это тоже как-то само собой.

    Была возможность вернуться на родину, и люди возвращались. "Мой последний адрес Ереван", "Я больше не изгнанник",- называли поэты-репатрианты свои сборники стихов. "Этот день стал днем чуда, и я проснулся в Ереване".

    Армяне со всего мира ехали в Ереван. "Увидев, что их соотечественники собираются строить свой дом, съехались и стали работать, чтобы создать город, страну, государство. Они привезли сюда и свои святыни. Строили дома, сажали деревья, создавали памятники" [19, с. 135].
    Однако мы не можем не видеть, что сами эти факты, именно их самопроизвольность и естественность, говорят о том, что они всего лишь внешнее проявление глубоких метаморфоз в сознании армян. Что же произошло? Как оказалось, что то, что было мечтой (армянское государство), стало руководством к действию?

    Нет, наверно, ни одного народа в мире, который не имел бы своего героического эпоса. В какие-то отдельные моменты он может вдохновлять каких-то отдельных личностей на подвиги - но и это случается нечасто. Главным образом, эпос хранится в сознании народа как красивые легенды, которые приятно вспоминать и перечитывать... Такой героический эпос есть, безусловно, и у армян: в частности, сказания о Давиде Сасунском. Тот эпос, который зовет к действиям, совсем иного свойства. Это тоже рассказ о славной истории народа, но адресованный уже непосредственно современнику, ему лично указующий на пропасть, лежащую между славными делами предков и его, современника, жалким прозябанием.

    Первоначальная заслуга в создании современного армянского эпоса принадлежала деятелям национальных групп и партий, и, главным образом, писателям и публицистам конца ХIХ века, таким как Григор Арцруни, Раффи, Лео, Мкртич Хримян, которые активно занимались пропагандой армянской истории, делая акцент на героической ее стороне.

    Самосознание армянского народа совершает стремительный переход от установки на национальное выживание, на простое сохранение национальной идентичности, к ощущению величия своего народа и исключительности его судьбы и исторической миссии. По выражению одного современного исследователя: «Армения, много раз терпевшая поражения, охотно возвеличивает свою историю, придает ей светлый образ мученичества. Расчлененная, разоренная, подвергавшаяся гонениям, исключенная из числа государств, она творит себе историю на грани золотой легенды. В ней действуют гиганты и богатыри, которые переламывают кости львам, ломают ребра быкам». Лео, написавший многотомную историю армянского народа, автор остросюжетных исторических романов Раффи, публицист Геворг Арцруни и католикос всех армян Мкртич Хримян создают национальный миф об армянине герое, воине и мученике за правду. Через книги, газеты, проповеди армянских священников этот образ проникает в сознание армян, прежде всего — образованного слоя, вызывая у них жажду бороться за освобождение всей своей родины, бороться под покровительством Российской Империи. Порой это поводило к скороспелым решениям вырваться от лап турок любой ценой.

    Русско-турецкая война [1878 — 1879 гг.] во многом, и спровоцировала эти выступления. Точнее не сама война, а ее художественное описание в романе Раффи «Хент» (Безумец). Эта книга, в которой интеллигенты-революционеры, преодолевая косность народной массы и влияние церкви, поднимают народ на борьбу за свободу Западной Армении, стала своеобразным армянским вариантом знаменитого «Что делать» Чернышевского. Главный герой — Вардан стал для поколений армянских юношей тем же, чем был Рахметов для русских народников, а заканчивался роман репликой на «четвертый сон Веры Павловны» — сном Вардана, в котором нарисована картина будущей Армении, в которой установлен общинный социализм, а курды и турки, под влиянием просвещения, слились с армянами…

    Сам того не подозревая, Раффи задал исчерпывающую программу действий для партии «Дашнакцутюн», созданной в 1890 году группой армянских студентов. Впитавшие в себя героику исторического мифа, созданного публицистами старшего поколения, дашнаки ставили перед собой две задачи: путем «хождения в народ» донести этот миф до каждого крестьянина Восточной и Западной Армении и поднять весь народ на борьбу с турками, добившись, наконец-то, справедливого разрешения векового «армянского вопроса». В действиях молодых революционеров, особенно на первых порах, было больше романтики и энтузиазма, чем реального знания народной жизни и продуманной политики — дашнаки пропагандой, угрозами, а то и применением силы вынуждали вливаться в ряды антиосманского движения и парижских банкиров, и стамбульских торговцев и киликийских крестьян. «Предусмотрительность и рассудительность, увы, не были добродетелью армянского деятеля», — признавался позднее один из участников движения. В армянской литературе сформировался образ дашнака, с маузером в руках сгоняющего со двора корову, чтобы на вырученные от продажи деньги купить крестьянину винтовку и отправить его воевать с турками.

    Для революционеров-дашнаков освобождение от власти турок было самоцелью. Они хотели одного - вызвать вмешательство держав в армянские дела. А потому им все равно с кем было вести дело - с Россией или с ее антагонистом, Лондоном, что порой вызывало одновременно и кровавые трагедии в Турецкой Армении, и охлаждение к армянам в России.

    Но вернемся к провокациям мечтателей-революционеров, обернувшихся большой кровью, разбудила подлинно народные силы — почти всюду в Западной Армении погромщикам оказывалось ожесточенное сопротивление, а в горах разворачивается партизанское движение фидаинов (гайдуков). Каждому армянину известны имена Геворга Чауша, Сероба Ахпюра, Арно, Мурада, и, наконец, человека-легенды — Андраника — сына сапожника, начавшего свой путь с организации самообороны армян в Сасуне, а закончившего его генералом Российской Армии, командующего казачьим корпусом уже после развала Империи победившего турок в Нахичевани. Круг замкнулся — созданные воображением писателей и публицистов народные герои обернулись живыми людьми с тем, чтобы вновь стать мифом: по Армении ходит огромное количество легендарных сказаний и изречений Андраника, Геворга Чауша и других, — в их уста вкладываются, наставления и поучения армянам, формулируются основные нравственные ценности народа. Впрочем, и сами дашнаки, существующие как партия до сиих пор, раздвоились в народном сознании, на одну из политических партий с социалистическим уклоном и общеармянское героическое движение.

    Начало войны ставит вопрос ребром. Турки обащаются к Дашнакцутюн, с предложением поднять антирусское восстание в Закавказье и выступить там «пятой колонной». За это турки обещали армянам после победы власть нал всем Закавказьем. Одновременно к Дашнакам обратилось русское командование, с призывом поднять восстание в Турецкой Армении и, кажется, ничего не пообещавшее, во всяком случае в письменном виде. Туркам ответили: «Нет», русским ответили: «Да». Последовало восстание в приграничной Ванской области и пересылка добровольцев в распоряжение русского командования. О последнем русские не просили. Однако в итоге со стороны России сражается семь армянских полков. Армяне, желая всемерно помочь России, вызывают огонь на себя. В этот момент даже политика Дашнакцетюн, этих армянских эсеров, кристально прорусская. Все до единой ставки были сделаны на Россию. Здесь, в отличии от российских собратьев по социолизму, параженчество и не ночевало.

    Героика, волей исторических судеб, обернулась Трагедией. Правительство младотурок решается на «окончательное решение» армянского вопроса: «всех подданных Османской империи армян старше пяти лет выселить из городов и уничтожить…, — приказывает 27 февраля 1915 года военный министр Турции Энвер Паша, — всех служащих в армии армян изолировать от воинских частей и расстрелять». В этой чудовищной бойне погибло около полутора миллионов армян. Остальные стали бежанцами: кто, Бог весь какими судбами добрался до европейских стран, а потом до Америки, а кого прикрыла российская армия и он успел бежать в Русскую Армению. Беженцы сосредотачивались в Ереване, численность которого наконец начинает быстро прибывать, а административное значение расти.

    Сам по себе геноцид был трагедией, но не психологическим потрясением для армянского народа — армяне сражались на стороне России и рассчитывали расквитаться с турками сполна, но вот, в 1917-м Армения лишается покровителя. Империя рухнула и в мае 1918 дашнакское правительство сообщает, что «вынуждено провозгласить независимость» Армянской Республики. Происходит это на фоне турецкого вторжения уже в Восточную Армению, едва не закончившегося полным уничтожением армянского народа, но обернувшимся славной победой армян в Сардарапатской битве. В это время роль Еревана выступает на передний план - правительство независимой Армении, практически все дашнакское, во главе с легендарным Дро, располагается в Ереване.

    Итак, "Дашнакцутюн обеспечила одну из главнейших предпосылок рождения и развития национального самосознания и солидарности - культ национального героя" [16, с. 67].

    Параллельно в эти же годы формировалось и другое, сугубо прагматическое политическое направление, представленное партией крупных промышленников и банкиров Рамкавар-Азатакан, провозгласившей в своей программе полный отказ от любой вооруженной борьбы, которая приносит армянам лишь новые несчастья, полную покорность любой политической власти и концентрацию всех сил на культурно-просветительской работе. До поры до времени эта традиция была не слишком популярна.

    Таким образом в армянском народе складываются как бы две противоположные альтернативы, которые можно было бы упрощенно назвать героической и прагматической.

    Однако в двадцатые годы и дашнакцаканы и ремкавары уходят с непосредственной политической арены в изгнание и продолжают свою деятельность лишь в диаспоре, имея мало возможностей на прямую влиять на ход событий в Советской Армении, продолжали существовать обе эти альтернативы - и героическaя, и прагматическая. Ниже мы попытаемся описать ход их реализации, а сейчас заметим только, что реализовывались они совершенно неожиданным образом: неожиданным, во-первых потому, что на практике они оказались слитыми воедино, во-вторых, потому, что главная тяжесть их воплощения легла на ... коммунистов, в-третьих, потому, что в конечном итоге оказалось результатом их реализации, в-четвертых, потому, сколь необычным путем эта реализация происходила, и в пятых, потому, что она не сопровождалась никаким эксплицитным идеологизированием.
    - В этом гостиница Я директор!

  6. #6
    Он самый Artak's Avatar
    Join Date
    Sep 2008
    Location
    Ереван-Торонто
    Posts
    1,378

    Default Воплощение мифа

    Воплощение мифа


    Геноцид армян 1915 года и ряд событий, последовавших за ним (череда послевоенных мирных конференций, где рассматривался или потом уже - не рассматривался - армянский вопрос), был и для армянского народа громадным потрясением. Притом еще неизвестно, что было большим потрясением: злодеяния турок, количество жертв, превысившее миллион человек, массовое беженство или вопиющая несправедливость последовавших за мировой войной мирных конференций, где зло не было осуждено, где армянам было отказано не только в их праве на собственную историческую территорию, не только в праве хотя бы на "национальный очаг" в пределах Турции, не только в материальной компенсации за утерянное имущество, но даже в моральной поддержке. От армян просто отмахнулись. К тому времени мир успел забыть о геноциде армян, а для них это было едва ли не тяжелее, чем сам геноцид. Они жили, разбросанные по разным странам, часто стараясь даже скрывать свое происхождение, хотя их больше нигде не преследовали, убежденные в тотальной несправедливости мира. Ряд террористических актов против турецких дипломатов дал весьма слабое утешение. Степень конфликтности армянского сознания продолжала расти. Можно было ожидать, как в случае кавказских событий начала века, что в армянской среде возникнет некая внутренняя структура, которая поможет армянам пережить сложившуюся ситуацию. Но она как будто не возникала. Более того, армянский историк предполагает, что "во всем мире найдется немного национальных общин, раздираемых столь острыми внутренними противоречиями или также полностью расколотых, как армянская община" [16, с. 4]. Это было результатом острой душевной травмы, и казалось, что наступает самая трагическая страница истории армян, когда они "сами своими руками сделают то, чего не смогли сделать с ними самый страшный гнет и преследования, - они обрекут себя на культурное и национальное самоуничтожение" [16, с. 5].

    Единственной страной, которая в те годы не воспринималась как враждебная, оставалась Россия, и притом уже Советская Россия. Она как будто проявляла некоторую заботу об армянах. "Ненависть к туркам, рожденная погромом 1915 года, и возмущение предательством Европы, отрекшейся от армян после Лозанны, фактически вынуждает их кинутся в объятья спасительницы России. Она принимает армян, обиженных дурным обращением и отвергнутых Западом. Употребляя терминологию психоаналитиков, Советская Россия обретает образ всемогущей матери, у которой можно найти помощь и защиту от враждебного мира" [16, с. 72]. Но это приводит к ещe большему расколу в армянской диаспоре: главный конфликт разгорается вокруг идеи коммунизма, а точнее, допустимости или недопустимости помощи большевистской Армении. В итоге, уже в 20-е годы мы имеем Армянскую культуру, расколотую на три части:

    1. Население Советской Армении, ограждeнное от своих соотечественников за рубежом железным занавесом, не смеющее идеологизировать под страхом Колымы, ничего не имеющее, кроме родной земли, рук и головы для того, чтобы воплощать идею.
    2. Рамкавары - прагматики, ворчащие значительной частью мирового капитала и считающие, что Армения даже в качестве советской республики всe-таки больше, чем ничего, что она зачаток армянской государственности и ей нужно помогать, закрыв глаза на еe большевизм, и группировавшееся вокруг Рамкаваров большинство армянской диаспоры, симпатизирующее Советской Армении, совершенно не представляющее, что в ней происходит, и вольное выдумывать себе любые утешительные сказки.
    3. Дашнакцутюн, в качестве носительницы героического мифа, ненавидящая коммунистов больше, чем турок, и не желающая, казалось, более никаких сделок. Один из современных лидеров Дашнакцутюн Анаит Teр-Минасян писала: "Самое удивительное, что партии удалось создать миф, в хорошем смысле этого слова, позволившей ей окружить себя скорее верующими, чем приверженцами" [20, с. 3].

    Вот эти три элемента и послужили основой создания новой армянской структуры. Причeм, если считать, что действие (геноцид, равнодушие всего мира) равно противодействию, то можно предположить, каков по мощности будет внутренний энергетический потенциал этой структуры. Такой потенциал и был нужен, чтобы создать в условиях тоталитарного режима, всеобщей интернационализации крупный национальный центр, собирающий армян всего мира.

    В таких условиях, в качестве реакции на опасность извне, начался процесс самоорганизации армянского этноса на территории, которая была его исторической родиной, в рамках государства, которое армяне не воспринимали как враждебное себе. Вера в дружественность России была здесь важна, потому что не давала отчаяться до конца, разувериться во всех и стать уже неспособными к любым позитивным действиям. В конце концов она давала надежду (или иллюзию) быть когда-нибудь понятыми. Армяне имели финансовую поддержку Рамкаваров, среди которых было много крупных банкиров (поддержка эта относится главным образом к 20-м годам, потом оказывать ее стало затруднительно), и, что самое главное, не высказываемый, нигде никогда не обсуждавшийся, но прочно укоренившийся в сознании героических миф об армянской государственности. Точнее, может быть, он был даже и не о государственности. Более правильно было бы сказать, что в какие-то исторические моменты этот миф имел такое выражение. Так, например, его мыслило себе большинство дашнакцаканов в диаспоре. По сути, это был миф о героическом действии вообще. Форма, в которую он мог вылиться, не была внешним образом как либо предопределена. Никакого специального акцента на создании города не было. То, что стало воплощением этого мифа - Ереван, почти никем никогда не воспринимался как шаг к государственности. На существовании Еревана под Российским покровительством смотрели как на нечто совершенно естественное. Другое дело, что он был свой и только свой, армянский. Но и этого армяне долго почти не осознавали. Они просто строили город, чтобы в нем жить. И только когда в 60-е годы возникло народное движение за создание в Ереване на холме Цицернакаберд памятника жертвам геноцида, стало медленно появляться сознание, что Ереван, весь, - это город-памятник.

    В армянской литературе не так уж много произведений о городах, но есть одно, относящееся именно к 60-м годам и имеющее, нам кажется, косвенное отношение к Еревану. Это пьеса Перча Зейтунцяна "Легенда о разрушенном городе", рассказывающая о том, как древний царь Аршак строил город-легенду. С самого начала пьесы непонятно, что, собственно, создаeт царь - великий город или легенду о великом городе, символ. Ради этого символа, этой легенды совершаются подвиги и преступления, убийства и самоубийства. Но вот город стeрт с лица земли. Уже в тюрме царь Аршак говорит: "Моя идея свободного города послужит возрождению этой страны. Я создал людям легенду, создал воспоминание. Воспоминание, которое будет переходить из поколения в поколение" [21, с. 130]. Ереван как бы получал свой прообраз в истории.

    Ереван не создавали сознательно как воплощение героического мифа. Ереван, уже яркий, многоголосый, с жизнью, бьющей ключом, армяне узнали как его воплощение.

    Итак, мир воплощался иначе, чем этого могли ожидать те или иные группы внутри армянского этноса. И этот миф, неузнаваемый в различных своих интерпретациях сам служил дополнительным источником конфронтации и составлял подоплеку функционального внутри-этнического конфликта. Внутриэтнический конфликт с этой точки зрения может быть представлен как обыгрывание основной этнической культурной темы, а это последнее, в свою очередь фактически предопределяет действия различных внутриэтнических групп.

    Так прагматичная Рамкавар-Азатакан с самого начала, видимо не имея ввиду ничего большего, чем улучшить отношение советской власти к армянам, поддержала идею армянской репатриации, в какой-то момент, в видах политической конъюнктуры послевоенного мира, зародившейся в советских спецслужбах. Значительно интереснее то, что эту идею в конце 40-х вдруг подхватила и Дашнакцутюн, находившаяся в острой конфронтации и к советскому режиму, и к Рамкавар-Азатакан. И сделала она это как-то неожиданно для самой себя. "В виду той непреклонной антисоветской позиции, которую несомненно занимала Дашнакцутюн, ее политика в этом вопросе казалась совершенно невероятной. Она поощряла деятельность Москвы и так же призывала рассеянных по всему миру армян вернуться на родину. <...> Не логика и реализм, а сочувствие к армянам, разбросанным по всему свету в конце концов побудили 52-ой съезд дашнаков проголосовать за репатриацию" [16, с. 138]. Логики в этом шаге было действительно мало, но и "сочувствие армянам" - это лишь позднейшее толкование событий, поскольку тогда, на рубеже 40-50-ых годов никто не мог поручиться, что зарубежные армяне действительно попадут в Ереван, а не транзитом через Ереван в Сибирь. А если бы армяне исходили из чувства реализма, нашлось ли бы много желающих из Парижа и Лос Анджелеса или из цветущего еще тогда Ливана испытать свою судьбу в советской социалистической стране? Это был массовый спонтанный порыв, не имевший под собой никакой эксплицитной идеологической базы.

    Такой идеологической базы не было и в Советской Армении. Однако, с высоты прошедших десятилетий можно сказать, что тогдашние руководители Армении, добивавшиеся того, чтобы руководство Союза закрыло глаза на становление Еревана, абсолютно не вписывавшегося из-за своей моноэтничности в общий ряд советских городов-гигантов, каким-то парадоксальным образом впитали в себя и синтезировали в своих действиях и прагматическую альтернативу, и героическую, заставлявшую их во имя этого города рисковать свободой и карьерой, в том числе и высшей партийной.

    Однако почему мечте армян позволили воплотиться? Сталин всюду искал заговоры. Здесь не было заговора. Здесь никто ни с кем ни о чем не договаривался. Сталин всюду искал подпольные организации. Здесь их не было. Он искал крамолу. Но армяне не писали, не говорили ничего неугодного вождю - они понимали друг друга без слов. Это была все та же акция "гражданского неповиновения", во многом аналогичная действиям 1903 года, и даже неповиновения не Советской власти собственно, а всему миру. Наполовину истребленный, морально уничтоженный народ не просто выжил, а создавал совершенно новую форму своего существования - свою Ереванскую цивилизацию.

    Итак, в 1924 году Совнарком Армении обсуждал план реконструкции Еревана, представленный академиком Александром Таманяном.
    " - Промышленность располагается здесь, - сказал академик и ткнул указкой.

    Все посмотрели на пустынный привокзальный район. В те времена было забавно говорить о промышленности Еревана: не дымилась ни одна труба...

    - Перед вами город на 200 тысяч жителей, - сказал академик, - перед вами столица. Вот ее административный район.
    Это был воображаемый центр города. Воображаемая площадь.
    Глаза совнаркомовцев следили за указкой.
    - Район культуры, искусства, отдыха, - сказал академик." [22, с. 54 - 55].

    К 70-м годам это был уже вполне сложившийся город, с миллионным населением и при этом очень плотной социальной средой, устойчивой системой отношений и казавшимися незыблемыми традициями. Социальные и демографические процессы, происходящие в Ереване в те годы, ясно указывали, что перед нами не случайное поселение разрозненных и разномастных мигрантов, а целостная, сплоченная и жизнеспособная общность. Ничто не может поведать об этом столь красноречиво, как статистика, а поэтому обратимся к ней.

    В межпереписной период с 1959 по 1979 годы зафиксирован процесс укрепления семей в Ереване и в республике в целом [23, с. 126]. Он продолжался и в дальнейшем. В итоге, по данным переписи 1989 года, средняя армянская семья насчитывала 4,7 человека, так что по этому показателю Армения и Ереван лидировали среди всех немусульманских республик бывшего Союза и их столиц [24, с. 37]. Причем укрупнение среднестатистической семьи происходило параллельно с весьма существенным падением естественного прироста городского населения [25, с. 70]. Хотя по меркам больших городов бывшего Союза в Ереване он оставался довольно высоким - 12,3 % (выше только в Ашхабаде, Душанбе, Ташкенте и Баку) [26, с. 5]. Это означает, что среднестатистическое укрупнение армянской городской семьи совершалось не за счет механического прироста, а за счет других факторов. Оставаясь пока еще малой, армянская семья тем не менее проявляет тягу к усложнению своей внутренней структуры, к превращению в семью, объединяющую два - три поколения. В Армении не только относительно велик удельный вес сложных семей, но и зафиксирован самый низкий в бывшем СССР процент одиночек и бездетных пар [23, с. 80 - 81]. Здесь, наконец, наименьший по стране показатель разводов [26, с. 5]. "Для современной армянской семьи, хотя она и является по своей структуре малой, характерны исключительно крепкие родовые связи" [27, с. 89].

    В Ереване почти нет маргиналов, хотя из этого не следует, что общество здесь совершенно однородно. Есть свои профессиональные, культурные среды, свои землячества. И эти среды до последних лет, пока Карабахское движение не перемешало на какое-то время весь Ереван, мало пересекались между собой. Скажем, водители троллейбусов в Ереване - в подавляющем большинстве выходцы из Сисианского района, а электронщики - коренные ереванцы. Но эти круги ("шарджапаты") все вместе создают целостную, взаимоувязанную структуру, не оставляя между собой прорех. Единые коммуникативные и поведенческие нормы пронизывают их всех.

    Нельзя сказать, чтобы такие нормы сложились вдруг и сразу. Это был болезненный и растянутый на годы процесс и первоначально коммуникативный диссонанс между различными группами был столь высок, что должен был сложиться определенный "политес" взаимных отношений, как бы специфический коммуникативный "код", иначе этот диссонанс грозил перерасти в серьезный внутренний конфликт. Следы "политеса" тех лет так и осели в культурной традиции Еревана. Но если изначально это был механизм, облегчающий адаптацию мигрантов, то к 70-м годам, когда процесс формирования городской общности закончился и структура как бы закрылась (с этого периода новые мигранты уже с трудом могли адаптироваться в Ереване), "код" на котором ранее шло взаимодействие различных внутриэтнических групп стал представлять собою особый ереванский стиль общения, который теперь уже, напротив, осложнял для новоселов вхождение в Ереванскую социокультурную систему и, делал ереванскую среду еще более плотной.

    В свою очередь столь плотная культурно-психологическая среда Еревана и создала возможность формирования моноэтического города. Мигранты-иноплеменники не приживались здесь. Чужие неуютно чувствуют себя в среде, в которой идет бурный внутриэтнический процесс. Новый традиционный социум, как молодой организм, отторгает инородные тела. Ему надо на какое-то время остаться наедине с самим собой, вариться внутри себя, кристаллизоваться, утвердить свои структуры, свои стереотипы.

    Армяне, за многие века привыкшие жить по чужим столицам, создававали свою собственную.

    В сознании ереванцев Ереван и нынешняя Армения тождественны. Как будто есть Ереван и прилегающая к нему сельская местность. Не Ереван как столица принадлежит стране, а страна прилaгается к Еревану.

    Это не вполне так. В Армении есть еще несколько заметных городов и есть антипод Еревана - Гюмри (Ленинакан) - функционально армянский Новгород. Он гордится своей древностью и имеет даже некоторые столичные черты, сохранившиеся даже сейчас, после землятрясения, - скверики, решетки, площади, напоминающие старую Москву, плюс целый район старинной застройки, почти не пострадавший во время бедствия. Гюмри не признал главенство Еревана, как Новгород долго не признавал главенства Москвы. Ереван для гюмринцев - самозванец. Они склонны смотреть на него как на собственный пригород.

    Однако самоощущение Еревана не так уж в корне неверно. Территория нынешней Армянской республики не воспринимается как вся Армения. Это еe небольшая часть, и Ереван ее средоточие. Но вся Армения как в зеркале отразилась в Ереване. Создан город, ставший воплощением мифа, и теперь он живет уже самостоятельной жизнью, он диктует свои порядки армянскому народу (чему все вынуждены подчиняться, хотя не всем это нравится).

    Это всего лишь предисловие, без которого история Еревана, или ереванского духа не будет ясной и выпуклой. А это как никогда важно сегодня, в смутные дни Еревана, когда его будущность покрыта туманом, когда наиболее мыслящие люди вынуждены покидать свою горячо любимую Родину, чтобы найти средства на пропитание своим детям и внукам.

    Этнологический комментарий.
    В 60-е годы американский востоковед Люсьен Пай дал описание явлению, названному им «чувством ассоциации», которое проявляется в том, что «члены определенного общества, каждый своим собственным образом, и без эксплецитного согласования, вырабатывают способ отношения между собой, который будет способствовать эффективности целого. Оно делает возможным эффективную организационную жизнь, направленную к процветанию, «даже среди людей, которые не принимают друг друга и могут выражать значительное чувство агрессивности друг по отношению к другу». Это наблюдение Пая чрезвычайно ценно, хотя термин не совсем удачен. Мы будем называть это явление спонтанным самоструктурированием этноса.

    В основе функционирования этноса лежит специфическое уникальное взаимодействие его членов, каждый из которых по внешней видимости делает что-то свое, с благом целого никак не связанное и даже ему противоречащее.

    В ситуациях, требующих от этноса мобильности, борьба между внутренними альтернативами становится основой, на которой и реализуется функциональный внутриэтнический конфликт, обеспечивающий динамизм этнических структур и служащий механизмом спонтанного самоструктурирования этноса в новых условиях. Акт за актом как бы разыгрывается драма, каждое действие которой кажется изолированным и не имеющим отношения к целостному сюжету, но которые все вместе приводят к созданию новых значительных институций, дающих этносу в целом возможность конструктивной деятельности. Этот процесс может долгое время не осознаваться ни одной из участвующих в нем групп, мотивы своих действий они могут объяснять любым удобным для них образом, но функциональный внутриэтнический конфликт создает определенные ритмы их деятельности, ее синхронность. Складывается особая конфигурация внутриэтнических групп, способствующая выживанию этноса в меняющихся культурно-политических условиях. Не достаточно было бы сказать, что эта конфигурация состоит в функциональном распределении ролей, поскольку принятие роли предполагает хотя бы маломальскую осознанность процесса и, таким образом, меняет самовосприятие, создает общее ощущение игры, требующее рассудочной рассчитанности действий, а так же сознательное целеполагание.

    Внутриэтнический конфликт создает не систему распределения ролей, как таковую, а систему коммуникации, которая накладывается как бы поверх существующей (или отсутствующей) на обычном вербальном уровне – той, которая зачастую напоминает испорченный телефон уже в силу самой конфрантационности членов различных внутриэтнических групп, не желающих слышать и понимать друг друга. Коммуникация же, о которой мы сейчас говорим, функционирует скорее за счет общей значимости для членов этноса определенных доминант, относящихся даже не к области идеологии как таковой, а кобласти представлений об условиях и характере действия, то есть некоторой общеэтнической модели адаптации, строящейся на первмчной рационализации мира.

    Так представление о некотором образе действия, специфическое для армян, которое актуализировали в сознании армян публицисты-романтики конца XIX века привело к созданию некоего общенационального мифа, который трудно сформулировать словами, поскольку у различных внутриэтнических групп и в разные периоды времени он имел различную интерпретацию. Для большинства дашнакцаканов в диаспоре это был героический миф об армянской государственности, но скорее это был миф о героическом действии вообще. Форма, в которую он мог вылиться, могла быть различной. То, что стало воплощением этого мифа – Ереван – почти никем в те времена не воспринималось как шаг к государственности. На существование Еревана под российским протекторатом смотрели как на нечто совершенно естественное, и потому, в частности, что Россия имела в сознании армян функции «образа покровителя», то есть того, что само по себе является условием действия. При этом дашнакцаканы, верные хранители героического мифа, может быть последними узнали в Ереване своего ребенка. Миф воплощался иначе, чем они могли этого ожидать, иначе, чем это могли ожидать любые другие группы армянского этноса. Но, так или иначе, в различных своих интерпретациях, неузнаваемый в своих внешних оболочках, и потому сам служащий дополнительным источником конфрантационности, он составил подоплеку функционального внутриэтнического конфликта. Сам этот конфликт разыгрывался на его материале. Внутриэтнический конфликт, с этой точки зрения, может быть представлен, как обыгрывание основной общекультурн6ой темы.
    - В этом гостиница Я директор!

  7. #7
    Он самый Artak's Avatar
    Join Date
    Sep 2008
    Location
    Ереван-Торонто
    Posts
    1,378

    Default Re: Ереван: мифология современного города

    Список цитируемой литературы


    1. Акопян Т. К. Очерк истории Еревана. Ер.: Митк, 1979.
    2. Еркинян В. Армянская культура в 1800-1917 годах. Ер.: изд-во АН Арм. ССР, 1981.
    3. Парсамян Т. К. История армянского народа. Ер.: изд-во АН Арм. ССР, 1972.
    4. Григорянц А. А. Армяне в Средней Азии. Ер.: изд-во АН Арм. ССР, 1981.
    5. Кочарян Г. А. Нагорный Карабах. Баку: общество исследо-вания и изучения Азербайджана, 1925.
    6. Канадпев И. В. Очерки Закавказской жизни. СПб.: тип-фия А.Е.Колпинского, 1902.
    7. Карапетян Р. Ереван - новый центр социально-культурного развития армянского народа // Население Еревана. Этносо-циологическое исследование. Ер.: изд-во АН Арм. ССР, 1986.
    8. Приемский М. Армяне и события на Кавказе. М.: тип-фия общества распространения полезных книг, 1907.
    9. Худадов В. Н. Закавказье. Историко-экономический очерк. М.-Л.: издание централ. управления печати ВСНХ СССР, 1926.
    10. Березовский В. Причины неурядиц на Кавказе. СПб.: Русская скоропечатня, 1908.
    11. Хечумян В. К добрым временам // Литературная Армения. - 1983. - N I.
    12. Баранов Е. Война с Турцией и армяне. М.: тип-фия тов-ва И. Д. Сытина, 1915.
    13. Братская помощ армянам, пострадавшим в Турецкой Армении. М.: типо-литография К.Ф. Александрова, 1895.
    14. Дживелегов А. К. Армяне в России. М.: тип-фия "Общест-венная польза", 1906.
    15. Всеподданейший отчет за 8 лет управления Кавказом Генерал-Адьютанта гр. Воронцова-Дашкова. СПб.: Государственная тип-фия, 1913.
    16. Атамян С. Армянская община. Историческое развитие социального и идеологического конфликта. М.: изд-во политич. литературы, 1955.
    17. Вадин В. Кавказские наброски. СПб.: Пушкинская скорпечатня, 1907.
    18. Армянская революционная Дашнакцутюн. Программа партии. Баку: тип-фия газеты "Баку", 1907.
    19. Александропулос М. Путешествие в Армению. М.: Прогресс, 1985.
    20. Тер-Минасян А. Безальтернативной демократии не бывает. // Зеркало мировой прессы. - Ереван. - 1991. - N 9.
    21. Зейтунцян П. Пьесы. Ер.: Советакан грох, 1981.
    22. Авякян Р. Молодость древнего города. Ер.: Айастан, 1968.
    23. Карапетян Э. Т. Этнические особенности семьи.// Этно-социология Еревана. Ер.: изд-во АН Арм. ССР, 1986.
    24. Народное хозяйство в СССР. Статистический ежегодник. М.: Финансы и статистика, 1990.
    25. Население СССР. Статистический сборник. М.: Финансы и статистика, 1989.
    26. Сборник статистических материалов. 1989. М.: Финансы и статистика, 1990.
    27. Тер-Саркисянц А. Е. Современная семья у армян. М.: Наука, 1972.
    - В этом гостиница Я директор!

  8. #8
    Он самый Artak's Avatar
    Join Date
    Sep 2008
    Location
    Ереван-Торонто
    Posts
    1,378

    Default Армен Давтян. История. Праздник формирования культуры.

    Армен Давтян. История. Праздник формирования культуры.

    Первые стройки


    Собственно, Еревана, как города имеющего некое своеобразие, в 40 годы, не существовало. Существовали с 20-30 годов заложенные архитектурные образы Таманяна (площадь Ленина). В послевоенное время стали появляться и другие образы — мосты «Киевский» и «Победа», которые строили военнопленные немцы и увольняющиеся в запас солдаты, монумент и парк Сталина, здание Оперного театра, проспект Сталина… Однако эти образы не переваривались национальным сознанием, воспринимались как командно-административная данность.
    Находясь в начале своего изложения, я вынужден дать некоторое пояснение.

    Дело в том, что ни в историческом прошлом, ни потом, в 50-80 годах, строительство не могло не быть для армянина частью его национального сознания. Архитектурные образы, судьба стройки, окружающее пространство — важные факты жизни, связанные с национальной самоидентификацией. Новаторский, отходящий от традиционного, образ светской площади Ленина, вызывал скрытое недовольство. Особенно сильно отложилась в памяти людей попытка поставить памятник Ленина в бронзе. После долгих дебатов решено было, вопреки воле скульптора, изготовить памятник из меди. Но в рассказах людей осталась некая «страшилка»: хотели, мол, у нас поставить памятник из бронзы! Представляете?!

    Глухое неприятие непрошеных, неясных по функциональности строек привело к тому, что памятник Сталину (равно как и парк) стали называть «Монумент» (без указания имени Сталина), проспект Сталина — просто «Проспект», а площадь Ленина — просто «Площадь».

    Вот снесли вполне функциональную баню с часами, построили рядом непонятную башню и на ней установили те часы. Прошло немного времени, и у часов почему-то заменили циферблат. Почему? Должны же люди иметь всему объяснение!
    А, говорят, так было дело… Девушка, жившая напротив той башни, смотрела на часы и ждала времени свидания с любимым. А на минутной стрелке уселась ворона, стрелка под ее тяжестью замерла, и девушка опоздала на свидание. Хватилась, а уже поздно! Кинулась бедняжка к недостроенному еще мосту «Победа», чтобы с горя броситься с него в ущелье, но — догнал, вернул ее любимый, пришел на Площадь с ружьем и давай палить по засидевшейся на часах вороне! Вот циферблат и попортил — пришлось новый ставить…

    Неизвестно, правда ли это, что от тех влюбленных так пострадали главные городские часы… Ворона эта увесистая вызывает сомнение. Да и не было, честно говоря, в Ереване никаких ворон… Но что люди горячие были, это точно. Не то что часы, и злополучный мост «Победа» мог от таких пострадать!

    Увы, реальность обошлась с тем мостом суровее любой легенды: он обвалился во время строительства… Обвалился и второй большой ереванский мост — «Киевский»…

    В те годы люди тайком вспоминали историю Николаевского моста. По легенде, посланный царем Николаем I инженер спроектировал и построил мост (кстати, архитектурно очень «армянский», что многие отмечали с удовольствием). По окончании строительства инженер встал с семьей под мостом, а по мосту проехала конница… Такое «мужское» поведение царского чиновника в народном сознании разительно отличалось от поведения тогдашнего Первого секретаря ЦК КП Армении, который, стремясь отчитаться к сроку, повелел лить очередной слой бетона поверх не подсохшего еще предыдущего слоя. В результате мост рухнул, погибло около 30 военнопленных, которым население сочувствовало. Причем, в немалой степени именно из-за того, что «немцы — хорошие строители». Точно так же рухнул и мост «Победа», погубив 6 солдат, из числа выполнявших «дембельский подряд» (работу, досрочное окончание которой означало скорейшее увольнение в запас).

    Так город начал строиться — вопреки пониманию жителей, как-то в стороне от их жизненных потребностей. Но вскоре строительство стало важнейшей составляющей в культуре ереванцев. О чем писали в то время газеты? О стройках. В городе со спокойным климатом что заменяло жителям разговоры о погоде? Обсуждение строек. Поэтому даже со случайным знакомым можно было начать разговор с фразы: «Не знаете, когда собираются построить…» — театр, улицу, район…

    Чем хороший руководитель отличался от плохого в глазах армянина-горожанина? Тем, что при нем город успешно строился. План Таманяна был известен всем, оставалось только ждать и наблюдать за набирающей темп стройкой, смело менявшей привычное расположение улиц и площадей…

    Врезка: Фон проекта Таманяна
    В основном облик Еревана определяли не отдельные парадные постройки, а одноэтажные каменные домишки армян, строившиеся вдоль коротких улиц, и глинобитные дома азербайджанцев, располагавшиеся, в основном бесформенными соседскими группами — «майлами» («подворьями», чаще так назывались азербайджанские поселения) и «таги» («околотки», чаще — армянские). Майлы и таги были армянским и азербайджанскими только по причине родственных связей, а не ввиду национальных противоречий. Майлы тоже формально считались улицами, причем по масштабу они были довольно большими.

    Так, «улица» Мустафа Субхи тянулась от нынешнего начала пр. Саят-Нова через нынешнюю улицу Туманяна до летнего зала кинотеатра «Москва» (на месте которого была церковь Святого Петра V-VI вв.). Другая зона «майл» располагалась на пространстве от нынешней станции метро «Площадь Республики» до памятника Вардану Мамиконяну. Примерно посередине ее (на месте нынешнего Вернисажа) стояла высокая мечеть.
    Еще одна серия азербайджанских жилищ тянулась от нынешнего зоопарка вдоль реки Гетар (собственно, река называлась по-азербайджански, Гедарь-Чай, «бродячая река»), мимо Университета, через улицу Кривую и до Шилачи (там, где теперь цирк).

    В 30-х годах Гедар был настолько полноводным, что во время одного из разливов затопил дома до уровня вторых этажей, залив все одноэтажные дома от того места, где ныне Дом шахмат, до середины нынешнего проспекта Саят-Нова.

    Старейшие и наиболее устойчивые армянские соседские поселения располагались действительными улицами: это, во первых, улица Абовяна (бывшая Астафьевская), несколько улиц, отходивших в разные стороны от центральной площади (точнее, от «бани с часами», что была на месте памятника Ленина). Исключение составляли Айгестан (рядом с ул. Чаренца), Антараин (высокий «берег» проспекта Баграмяна), Норк, Сари таг и Конд. Эти исключения и были собственно «тагами». В частности, ныне сохранивший свой облик Конд был значительно больше. Он тянулся от низкого «берега» проспекта Баграмяна до знаменитого «Рыбного магазина» в конце проспекта Маштоца. Располагался Конд вдоль ныне пересохшей реки, которую бесхитростно называли просто Гетак («речка»). Таким образом в Ереване соседствовали речки с похожими названиями — Гетак и Гедарь, но этимология их названий была различной. Позже, когда Гетака не стало, Гедарь переименовали в Гетар, как-бы «поближе» к армянским словам «гет» (река) и «ару» (канава, арык).

    Наиболее «восточным» и «торговым» был район возле нынешней площади Шаумяна. В начале века там располагался рынок «Старый Гантар». Да и весь окружающий район состоял из торговых рядов с лавочками — от керосинных до шорных и продуктовых. Поблизости, на месте Детского парка исторически располагался «Золотой базар» (до революции там торговали, в частности, золотом) и даже караван-сарай. В 40-50-х на этом месте то разворачивался цирк-шапито, то выступали самодеятельные «кяндрбазы» (канатоходцы), то стоял деревянный цилиндр аттракциона «Мотогонки по вертикальной стене». А ряд частных лавок (превратившись в ряд магазинов) долго еще служил торговым центром, пока его не перевесил Центральный универмаг (в дальнейшем «Детский мир») в начале улицы Абовяна.

    Район ныныешнего кинотеатра «Россия», цирка и Армэлектрозавода, носил название «Шилачи». Вдоль этой части реки Гетар селились люди одной профессии — красильщики. Район получил свое название от свойства их знаменитой «сильной» красной краски забивать почти любую старую краску («Шилачи» — «забиватель», «ослепитель»).
    В другую сторону от «бани с часами» (по направлению от Площади к Проспекту) был довольно живой район «вечернего времяпровождения». До революции здесь были и турецкие бани, и публичный дом (ближе к кино «Пионер»), и клуб эмансипированных женщин под названием «Самовар» (примерно напротив нынешних авиакасс).
    В 40-50 годы это был чисто жилой район со смешанным (армянским и азербайджанским) населением.

    Большая же часть нынешнего Еревана представляла представляля обыкновенный сельский ладшафт. Некоторые районы, вошедшие уже в черту города, продолжали оставаться, по сути, селами. Не только такие «дальние» места, как Канакер или Чарбах! В некоторых местах город ограничивался левым берегом реки Гетар. За Гетаром, скажем, там, где стоит ныне памятник Вартану Мамиконяну, стояло одинокое здание «гжаноца» («сумасшедшего дома» ) и далее уже шли голые пустыри, к улице Нар-Доса уже примыкали сельские дома, сады и виноградники…

    Строительный план Таманяна, осуществлявшийся с 20-х годов, сохранил, фактически, только одну из осей старого Еревана — улицу Астафьевскую. Странно было выбрано доминантное направление для большого города: с северо-востока на юго-запад.

    Вся остальная геометрия подлежала полной перестройке, включая снос самых высоких зданий, узловых перекрестков и площадей. Осуществление плана шло медленно, было прервано войной и возобновилось после нее. Психологически, жители уже жили не в старом городе, а как бы внутри еще не реализованного до конца плана. Например, площадь Абовяна, расположенную в дальнем конце улицы Абовяна (той самой бывшей Астафьевской) называли (и называют до сих пор) «Плани глух» («Голова Плана»), имея в виду, что на чертежах Таманяна она располагалась на самом верху. Для ереванцев проект Таманяна значил больше, чем расположение стран света: никого не беспокоило, что в верхней части плана должен, по норме, быть все же север, а не северо-восток! Наоборот, этот выбор Таманяна был для них понятен и естественен: ведь в направлении на юго-восток сиял Арарат, и такое расположение оси города открывало вид на него со многих улиц!

    Не было ничего важнее этой оси координат!

    Жители стали спокойно относиться к тому, что вскоре среда их обитания изменится до неузнаваемости: они уже неплохо ориентировались в своем будущем городе.
    - В этом гостиница Я директор!

  9. #9
    Он самый Artak's Avatar
    Join Date
    Sep 2008
    Location
    Ереван-Торонто
    Posts
    1,378

    Default «Майлы» и «Таги»

    «Майлы» и «Таги»


    На уровне отдельных зданий новое строительство 40-х годов часто повторяло в пятиэтажном исполнении замкнутые дворы «майл», объединявшие соседей некими полуобщинными отношениями. Однако, если «майлы» азербайджанцев, были, по существу, сельскими поселениями (с садами, оросительной системой, отсутствием городской канализации), то новые пятиэтажные «таги» армян были городскими. Отличал их и относительно высокий уровень жизни, и связь с промышленным производством (новое жилье строилось самими предприятиями для своих работников). Но самое главное в новых «тагах» — отсутствие родственных связей на новом месте. Это были чисто соседские сообщества. И между тем люди объединялись довольно плотно, не хуже, чем в бывших родственных общинах…

    Причиной была высокая преступность и слабость общего городского порядка. «Майла» служила для людей защитой от внешнего окружения, от города, в котором пока не было никаких устоев, никаких правил.

    Определяющим для образа жизни было и… наружное освещение (ему еще предстояло сыграть огромную роль в самосознании ереванцев в более поздние годы). Хорошее дворовое и уличное освещение означало возможность проведения вечернего досуга, что было особенно важно для промышленных рабочих (в основном — армян), которые вставали рано, в отличие от занятых садоводством (примерно пополам — азербайджанцев и армян). Но самое главное — освещение означало относительно большую безопасность в вечернее время. Старые «майлы», например, такой поселок в центре города, как Айгестан («Край садов»), практически исключали возможность перемещения по их территории посторонних людей. Да и не было в том особой нужды — ничего, кроме домов, в нем не было: ни магазинов, ни учреждений, ни школ, ни почты. Все это аккуратно располагалось вокруг неприкосновенной «майлы».
    Жители новостроек больше полагались на освещение, позволявшее им коротать вечера в больших современных дворах и одновременно следить за порядком.

    Власти отчаялись бороться с преступностью, захлестнувшей послевоенный Ереван. У жителей на руках было большое количество огнестрельного и холодного оружия, которое при всяком случае пускалось в ход.

    Власти пошли на беспрецедентный шаг с целью обуздания преступности. Были созданы дворовые отряды самообороны (так называемые «гвардии»), вроде народных дружин, которым, однако, разрешено было носить оружие. «Гвардейцы» были, фактически, легализованными бандами. Они быстро поделили город на зоны, после чего начались массовые разборки между самими «гвардейцами» за власть над неосвоенными территориями. Почти сразу власти бросились бороться уже с гвардейцами, разоружать их.
    Об «оборонительной» функции «тагов» и «майл» говорит и сохранившееся до сих пор название одного из районов — Чарбах («злой сад»), прославившегося особой жестокостью к любым чужакам.

    Легенда сохранила историю об «Азат майле» («Свободной майле»), армянском поселении, располагавшемся на месте нынешнего микрорайона Нор Бутания. «Азат майла», по легенде, не платила ни налогов, ни за коммунальные услуги. В эти темные дворы не смел войти не только посторонний прохожий, но и представители власти и милиции. Убежища же в «Азат майле» мог попросить любой обиженный властями человек.

    Избавились от беспокойной общины, только снеся дома под корень бульдозерами. Жители встретили бульдозеры огнем из самого настоящего пулемета. Но, оставшись без жилья, вынуждены были смириться и расселиться по новым квартирам…
    Еще один пулемет был найден в старейшем поселении — Конде. Этот своеобразный район пытался сравнять с землей буквально каждый партруководитель. Сопротивление жителей тут, к счастью, возымело действие: район сохранили, и до стрельбы дело не дошло, хотя пулемет нашли — он был припрятан в местной церкви.

    Конд остался жить до наших дней. В 80-е годы археологи выяснили, что это оборонное поселение непрерывно существовало аж с IV века. В то время оно носило практически то же название — «Конт».

    Армении долго готовили роль сельскохозяйственной республики, но с сельским хозяйством ладилось не очень: колхозы бедствовали, кампании типа «сеять хлопок», «разводить буйволов» или «выращивать сахарную свеклу» проваливались.
    В 1953 году, став Председателем Совета министров СССР, Г.М.Маленков разогнал (и частично успел подвести под репрессии) все руководство Армянской ССР. Но этот факт произвел в то время меньшее впечатление на жителей Армении, чем данное тем же Маленковым разрешение колхозникам держать в личном хозяйстве «до 3 овец и до 2 коров». Сельские жители Армении ликовали: «Трех овец и двух коров! / Слава, слава, Маленков!»

    Однако сельскому хозяйству Армении это уже не могло помочь остаться на первых ролях в экономике республики…
    Фактически, успешными были только садовые и бахчевые культуры и виноград: то, что раньше было занятием и ереванских садоводов. Не выдерживая конкуренции со стороны села (на селе было лучше с оросительной водой), ереванские садоводы ушли на промышленное производство. Бросили свое дело и сельские пастухи по всей Армении. Об очень развитом в прошлом отгонном животноводстве вскоре напоминала только ария девушки из оперы «Ануш», которая тосковала о милом пастухе, что ушел на дальние пастбища.

    Овцеводство, традиционное для многих районов Армении, многократно уменьшилось после эпидемии ящура.
    Чтоб оценить масштаб разрушения сельского образа жизни в Армении, достаточно сказать, что 1070 довоенных колхозов (в которых было занято 95% сельского населения) к 60-м годам превратились в 200 колхозов и 300 совхозов, а к 80-м годам колхозов было уже не более 20. Большая же часть армянских совхозов предоставляла полугородской, поселковый образ жизни, без приусадебного хозяйства и с профессиональным разделением труда.

    Жители сел активно влились в кадры рудокопов и энергетиков. Вся Армения стала потихоньку более городской.

    В начале 50-х преступность в Армении из бытовой и хулиганской стала откровенно «профессиональной». Возвращающиеся из мест заключения принесли с собой не только воровской жаргон и стиль взаимоотношений, но и понятия воровского «интереса», «работы». У хозяев дворов и районов появилась другая мотивация: зоны влияния нужны были для того, чтобы воровать в том или ином месте. Так в тех же дворах, где авторитетами были бескорыстные хулиганы «гвардейцы» (это слово уже произносилось только шепотом), появились чисто воровские «должности»: «хорошие», они же «гохаканы» (воровские авторитеты), «угловики» (т.е. «ответственные» за такой-то угол, перекресток), «манглавики» («шестерки»), и т.п. Часть «гвардейцев» влилась в ряды «воровских», часть — потеряла свое влияние.

    Начавшиеся воровские разборки были самыми кровавыми. Двор шел на двор, и район — на район. Было даже — город на город! Эта знаменитая драка, по легенде, началась в арке дома возле нынешнего кафе «Козырек». Группировка из города Ленинакана была вызвана по телефону несколькими ленинаканцами, которых побили ереванцы. Прибыв на нескольких грузовиках, ленинаканцы устроили кровавый реванш… В Ереване не любят вспоминать этот случай…

    Впрочем, сами по себе «майловые» общины и их криминальное житье вовсе не удивительно. Удивительно, как же Ереван стал вскоре одним из самых мирных городов, где почти полностью исчезли преступления против личности. Но об этом — чуть позже.
    Криминальная жизнь в Ереване вызывала на удивление незначительное напряжение в людях, была почти допустимой, эмоционально почти безразличной жителям. Да еще и странным образом соседствовала с невообразимой взаимной доверчивостью людей.
    Интересно вспомнить очерк «Записки из Ереванского исправительного дома», в которых Егише Чаренц описывает ереванское тюремное учреждение 20-х годов, где тюремщики ворот не запирают, доверяя заключенным. Даже отпускают их иногда домой — под честное слово. В подобном поведении отражается не столько доверие к другому, сколько — всесокрушающая уверенность в самом себе («Меня! Да меня никто не обманет!»).

    Так и жители Еревана 50-х годов демонстрировали огромную свою самоуверенность, все понижая и понижая порог допустимости для поведения окружающих. Поэтому наряду с «продуктивными» активистами, в Ереване отлично себя чувствовали самые странные личности, которые в другом месте стали бы изгоями или прожили бы свою жизнь в неизвестности. В этой среде они раскрывали свои характеры, на удивление полно социализовывались, находили среду для общения.

    Никто не мешал чудаку, строившему на Норкском холме некий странный лоток-трамплин «для спуска с горы грузов» (и какие могли быть грузы на пустынной тогда горе?). Наоборот — интересовались… Архитекторы в своих планах аккуратно обходили старенький домик на улице Алавердяна, где жил еще один чудак-изобретатель. А поскольку обитал он прямо во дворе школы №71, то школьники ежедневно с восторгом разглядывали дымоход с флюгером, поворачивавшийся по ветру для лучшей тяги, садовый кран, открывавшийся не маховичком, а дверным ключом, и конвейер, по которому еда въезжала из отдельно стоящей кухни прямо в окошко дома.

    Чудаков не гнали, на них редко даже жаловались соседи, испытывая от них изрядные неудобства. Даже поведение действительно душевнобольных людей переносилось ереванцами очень легко. Некоторые сумасшедшие даже считались достопримечательностью дворов. Их не только кормили и поддерживали, но и охотно и без напряжения с ними общались.

    Чудак почти всегда ассоциируется с неудачником. В противоположность этому, у ереванского обывателя «странные люди», казалось, стоят в одном ряду с учеными, архитекторами, художниками, которые тоже занимались вещами порой ему, обывателю, непонятными. Да и сам он в своем восприятии, был непонятен, странен для других. И вот здесь бросается в глаза отсутствие у обывателя желания оттереть, отодвинуть другого ради собственного успеха или для того, чтоб дистациироваться от «странного типа». Самоуверенность ереванца, его убежденность, что он зависит только от тех, от кого зависеть хочет сам, его внутренний «таг» не допускал мысли о захвате «чужой территории».

    Кажется, если не гонимым или оттираемым, то уж одиноким и забытым быть чудаку просто полагается! Нет, только не в Ереване.
    …На улице Абовяна был торговец цветами по кличке Карабала, дедушка-романтик, который имел обыкновение подходить ко влюбленным парам и дарить им букетик фиалок. Этого человека вспоминают чуть ни все взрослые ныне люди, рассказывая детям и внукам, что в те послевоенные годы их любовь благословил своим подарком сам Карабала. На улице Абовяна поставили памятник доброму человеку. Теперь влюбленные ему приносят цветы.

    Этнологический комментарий(2).
    План городской застройки архитектора Александра Таманяна стал первой легендой Еревана. Его символическое значение преобладает над градостроительным. Сам план еще не задавал характеристик новой Ереванской общности, но давал ее доминанту – стать единым центром собирания армян и квинтэссенцией армянской культуры.

    План постепенно, довольно медленно, воплощался в жизнь, но в целом городская среда до определенного момента времени становилась все более хаотичной. Перемежался сельский и городской уклад, отдельные кварталы города были фактически самоуправляемыми, закрытыми мирами, готовыми даже к вооруженной самообороне от посягательств городских властей. Да и в целом послевоенный Ереван становился, казалось, все более криминальным городом.

    Иммиграция зарубежных армян и мигрантов из деревень еще более усилила общую неразбериху. Казалось, город должен был потонуть в анархии. Культура приезжих была столь же разнообразна, как и их наречья. Общих обычаев не было и в помине.
    В этих условиях начался процесс самоструктурирования культуры.

    Городской образ Еревана рождался не только из архитектурного облика строящегося, но в целом пока разрозненного города, но и в не меньшей степени из «общинной независимости» и ярких характеров самых обыкновенных людей, которых, что важно, умели замечать и ценить другие люди. Так что самый старый фундамент ереванского характера это приемлемость, допускание своеобразных характеров.
    - В этом гостиница Я директор!

  10. #10
    Он самый Artak's Avatar
    Join Date
    Sep 2008
    Location
    Ереван-Торонто
    Posts
    1,378

    Default «Ахпары»

    «Ахпары»


    В послевоенные годы в Армении продолжался уникальный процесс — иммиграция. Начался он еще до войны — в конце 20-х годов. До 1936 года в Советскую Армению успело приехать около 40 тысяч армян из разных стран.

    Послевоенный советский миф об этом гласил, что речь идет о «репатриации вынужденно перемещенных армян». На самом же деле во многих странах существовала большая армянская диаспора, часть которой искренне верила в новое, более справедливое устройство послевоенного мира. Более того — часть диаспоры была подвержена коммунистическим идеям, особенно в относительно бедных странах, вроде Сирии, Ливана Греции, Болгарии. Однако ехали и из других стран, по которым прошлась Вторая мировая война — Румынии, Франции, Югославии. Ехали и из Ирана, Ирака, США…

    Не секрет, что именно коммунисты подбивали многих зарубежных армян ехать в Армению. Репатриацией это не было, поскольку Армения в границах Армянской ССР никогда не была родиной их предков — выходцев именно из Западной Армении. Далее, мотивом для переезда в той же мере было желание «ехать строить Советскую страну». Поначалу для новоприезжих открыли отдельный райком партии, столь многие из них вступали в ряды КПСС. (Этот особый райком располагался в районе Зейтун, и то место до сих пор называют «Райком», тогда как другие райкомы такого внимания не удостаивались).

    Общесоветскому мифу до тех пор не приходилось сталкиваться с таким явлением, как добровольная массовая иммиграция, и держатели этого мифа испытывали невообразимые трудности с «озвучиванием» нового явления. Сейчас трудно поставить себя на место тогдашнего чиновника или журналиста, а в сталинское время жизненно важным был вопрос: эти репатрианты — «свои люди» или «не свои» (читай — враги, которых надо уничтожать)? Если «свои», то почему до сих пор жили в капиталистических странах?

    О судьбе репатриантов в 1946-50 годах было снято несколько документальных фильмов, в 1950 году была даже сделана попытка снять художественный фильм, но авторы и их цензоры просто запутались в идейно-нравственных оценках и прекратили съемки…

    До 1948 года приехало примерно 100 тысяч человек. В 48-м Сталин «посоветовал» Маленкову подумать, нет ли среди репатриантов американских диверсантов… На следующий же день Маленков доложил Сталину, что, мол, армяне-репатрианты, сойдя с теплохода «Победа» в порту Батуми, подложили на судно бомбу. Под этим предлогом репатриация армян была вообще прекращена, и возобновилась только после смерти Сталина. Начиная с 1953 года за несколько лет приехало еще 30 тысяч человек.

    Так и случилось, что иммиграция уже подходила к концу, когда появились первые «канонизированные» объяснения в художественной форме. Последствия иммиграции как бы искусственно растянулись на многие годы — аж до начала 70-х, когда уже вовсю шел обратный процесс: бывшие иммигранты и их дети уезжали обратно…

    Одно из первых, но запоздалых объяснений, оставивших знаковый след в сознании людей было, по сути, фальшивым. Надо было дать людям простой ответ на вопрос: откуда берутся неизвестные пришлые люди, и почему им можно доверять? Таким ответом стал фильм «О чем шумит река». Замечательный художественный фильм, рассказывающий о председателе колхоза, который в войну попал в плен к фашистам, а после войны был силой угнан на урановые рудники, бежал, и наконец сумел осесть на турецкой территории — буквально через реку Аракс от родного колхоза.

    Прошли долгие годы без надежд на возвращение на родину, и вот как-то, спасая турецкую девочку во время наводнения, он (с помощью советских пограничников), оказывается на родном берегу, встречается с дочерью и односельчанами… Этой фантастической, и главное, совершенно не имеющей отношения к иммигрантам истории предстояло заменить историю истинную. Печальная мелодия Артемия Айвазяна из этого фильма стала для всех армян символом тоски по родине. Лик гениального армянского актера Рачия Нерсесяна (который и сам иммигрировал в Советскую Армению, только раньше — в 1928 году) с тоской смотрящего в сторону Родины, заставлял поверить — что делал нынешний «новоприезжий» до сих пор: тосковал о родной земле, и вернулся почти чудом, как только представилась возможность!

    Поначалу этот миф устраивал всех. В том числе — и самих иммигрантов, заинтересованных в социальной адаптации в новой среде — по-советски подозрительной и недоверчивой. Фильм сыграл исключительную роль. Во-первых, если неожиданному страннику поверили бдительные советские пограничники (два друга — чернобровый Армен и русоволосый Саша), то и простые граждане могут верить новоприезжим!

    А во-вторых, не будет преувеличением сказать, что именно с этого фильма, вышедшего в 1959 году, начал строиться образ Советской Армении как родины всех армян. Образ был найден! Его потом только продолжили другие книги, песни и фильмы. Хотя уже в 1944 году в гимне Армянской ССР появились такие довольно необычные слова: «Советская свободная страна Армения […], строительница! Храбрые сыны твои отдали свои жизни за тебя, чтобы стала ты матерью-родиной армян». Стать матерью-родиной! Только на это могла претендовать для всех армян маленькая Армянская ССР! То же самое позже стали петь о Ереване: «Ереван — пристанище всех армян». Впрочем, к вопросу построения Армении в «уменьшенном» масштабе мы еще вернемся…

    Итак, на первое время миф о новоприезжих заменял реальность. Новоприезжие обживались на новом месте на условиях соблюдения некоей тайны. Части из них были выделены роскошные участки в центре города, где работящие «капиталисты» строили прекрасные дома. Других отправили в самые необжитые районы Армении, где — опять-таки безо всякого освещения в прессе — они строили небольшие города. В самом Ереване уже появилась конкуренция между очередниками на жилье: пробивные новоприезжие хотели устроиться именно в Ереване, а старожилы роптали, что новоприезжих слишком балуют. Однако до смерти Сталина об этом нельзя было говорить вслух. Сталин умер, и тут как бы «появились» новоприезжие. В народе их тогда называли «ахпарами», пародируя их забавное произношение слова «братец».
    - В этом гостиница Я директор!

Page 1 of 5 12345 LastLast

Tags for this Thread

Bookmarks

Posting Permissions

  • You may not post new threads
  • You may not post replies
  • You may not post attachments
  • You may not edit your posts
  •